С конца 1990-х годов к анорексии, булимии и другим расстройствам пищевого поведения предлагают добавить еще одно — орторексию, которая возникает из зацикленности на здоровой еде. Но действительно ли из-за беспокойства о рационе может потребоваться медицинская помощь? Как часто? Почему об этой проблеме заговорили в последние годы? И как вообще появляются диагнозы?

Как-то утром я зашел на кухню и увидел на столе агрегат, чье назначение сразу было не понять. Возникший за спиной сосед, с которым мы снимали квартиру, объяснил, что это дистиллятор. Ткнув пальцем у дна прозрачной емкости, он сказал: "И вот это мы пьем!" На дне лежал осадок. В основном это были соли кальция, магния и железа — то, что превращается в накипь на стенках чайника и делает минеральную воду минеральной. Я пожал плечами и поднес турку к водопроводному крану.

Дистиллированную воду сосед пил и использовал для приготовления странных блюд, например пробитого в блендере авокадо с пальмовым маслом, мятой и кипятком. Он не говорил о вкусе, но убеждал, что получившаяся масса полезна для здоровья.

Затем на глаза стали попадаться ампулы из-под витаминов для внутримышечного введения. Едва ли их назначил врач. Когда началась пандемия, сосед гордо объявил, что нигде не носит маску, ведь его иммунная система справится с чем угодно. Медицинская помощь в этом случае излишня.

О своей иммунной системе я был не такого высокого мнения и забеспокоился. Вероятно, это одна из причин, почему к общему облегчению сосед вскоре съехал. Правда, у меня остался осадочек (не минеральный). То, с чем я столкнулся, можно назвать разными словами, но приходившие на ум были не вполне точными. И все же нужное слово, вероятно, существует — орторексия.

История орторексии началась с прозрения и раскаяния. В 1997 году в издании Yoga Journal вышла исповедальная статья Стивена Бретмана, бывшего повара и фермера из коммуны "пищевых идеалистов", который сделался терапевтом и стал практиковать альтернативную медицину. Бретман годами истово верил, что почти все серьезные болезни можно предотвратить или даже вылечить с помощью правильного питания, и тоже старательно придерживался диеты. Но со временем его уверенность поколебалась.

Бретмана беспокоили две вещи. Во-первых, усматривать в еде корень всех проблем — значит противоречить холистическому (целостному) подходу, самой сути альтернативной медицины. Во-вторых, многие из самых "неуравновешенных" людей, которые ему встречались, были буквально поглощены здоровой едой, как когда-то и он сам. "Из жизни пропала поэзия", — вспоминал Бретман. Проблема показалась ему настолько серьезной, что в запущенных случаях он заподозрил новое расстройство пищевого поведения и назвал его по аналогии с нервной анорексией.

По предположению Бретмана, orthorexia nervosa возникает из невинного желания преодолеть хроническую болезнь или просто поправить здоровье. Как правило, чтобы сломить старые пищевые привычки, требуется строгая дисциплина — многие находят опору в чувстве превосходства над теми, кто ест что-нибудь вредное. Постепенно закупки, готовка и планирование приемов пищи занимают все больше времени. Питание превращается в "псевдодуховную" практику (или согрешение — смотря что положить в рот). В конце концов все остальное в жизни уходит на второй план, поэтому-то Бретман считал орторексию подлинным расстройством.

В 2001 году Бретман написал по мотивам своей статьи небольшую книгу, добавив в название множественное число: Health Food Junkies (на русский язык его можно перевести как "Подсевшие на здоровую пищу"). Исповедальность размылась в наблюдениях за орторексиками, разоблачениях популярных диет, описаниях симптомов и советах, как помочь себе и близким.

Повторяя за Бретманом, об орторексии начали мало-помалу писать в СМИ. С появлением социальных сетей одержимость правильным питанием стали обсуждать и там, особенно после того, как в 2014 году блогер-веган Джордан Янгер объявила себя орторексиком и подробно рассказала о своих мытарствах в мемуарах с предисловием вездесущего Бретмана. Ее случай подхватили газеты, журналы, телевидение. Даже научная литература теперь редко обходится без упоминания Янгер.

Впрочем, ученые так и не договорились, что именно показывает ее пример и что же такое орторексия.

Как производятся диагнозы

Расстройства пищевого поведения, в том числе анорексия, булимия, компульсивное переедание, вместе с другими психическими нарушениями собраны в обширных диагностических руководствах. Составленное Всемирной организацией здравоохранения сокращенно называется МКБ, а Американской психиатрической ассоциацией — DSM. DSM используется преимущественно в Соединенных Штатах, но МКБ ему по большей части вторит. На сегодня они почти полностью совпадают. Ни в одном, ни в другом нет орторексии.

Если орторексия туда попадет, это будет иметь огромное значение. Психиатр Аллен Фрэнсис, возглавлявший составителей четвертой редакции DSM и критиковавший авторов текущей, пятой, за медикализацию житейских невзгод, называл это руководство библией психиатрии. "[От DSM] зависит, кого считают здоровым, а кого больным, кого — преступником, а кого — невменяемым, какой должна быть компенсация после судебных разбирательств, какое предоставляется лечение, кто за него должен платить, кому полагаются пособия по утрате трудоспособности и соцподдержка, кто подходит для работы, может пилотировать самолет, застраховать жизнь, взять приемного ребенка и многое другое", — писал Фрэнсис в книге Saving Normal ("Спасение нормального").

В современном виде классификация психических расстройств стала складываться в третьей редакции DSM, опубликованной в 1980 году. За десять лет до этого, когда уже мало кто спорил с тем, что DSM нуждается в радикальном пересмотре, психиатры Илай Робинс и Сэмюэл Гузе предложили пятиступенчатую проверку пригодности диагнозов. Их схема применима и к орторексии.

Первый этап — клиническое описание: как проявляется предполагаемое расстройство. С орторексией этот этап более-менее пройден. Основными признаками принято считать зацикленность на здоровом питании, беспокойство из-за несоблюдения собственных правил и проблемы, возникающие в других сферах жизни: например, на работе, в отношениях с семьей и друзьями. Иногда сюда добавляют одержимость физическими упражнениями ради здоровья или красоты.

Известны и более тяжелые случаи. В 2011 году врачи из Сеула сообщили о 30-летнем пациенте, который поступил к ним обессиленным и истощенным. Три месяца он пытался избавиться от тика, питаясь только свежими овощами и тремя-четырьмя ложками коричневого риса без соли. У него выявили нехватку натрия, метаболический ацидоз, эмфиземы, пневмоторакс и недостаток кровяных клеток. Мужчину выписали из больницы только через пять недель, а дальше ему потребовались физиотерапия и психологическая помощь.

Впрочем, по случаям вроде этого нельзя делать обобщения, а данные из редких исследований орторексии противоречивы и, как правило, ненадежны. Хотя признаки орторексии описаны, споры насчет них не закончены.

После клинического описания нужны исследования в контролируемых условиях и инструменты для диагностики. Ревизия диагнозов в DSM-III задумывалась для того, чтобы приблизить психиатрию к остальной медицине. У врачей появились прозрачные процедуры для постановки диагноза. Правда, на практике они часто сводятся к подсчету симптомов. Идеалом был бы тест наподобие магнитно-резонансной томографии, но, несмотря на успехи нейронаук, таких тестов не существует (а к орторексии со стороны наук о мозге даже толком не подступались).

Орторексию тоже выявляют с помощью опросников и интервью. Чаще всего используется опросник ORTO-15 и его разновидности. Разработчики ORTO-15 оценивали распространенность орторексии в 6–7%, то есть достаточное количество баллов набирает примерно каждый пятнадцатый человек, а среди спортсменов и в некоторых других группах доля может быть в разы больше. Такие оценки вызывают недоумение и новые вопросы как насчет ORTO-15, так и насчет орторексии.

На третьем этапе необходимо показать, что отклонения, которые включены в новый диагноз, не относятся еще к чему-то. В исследованиях орторексии обнаруживаются пересечения с другими расстройствами пищевого поведения, обсессивно-компульсивным и тревожными расстройствами. Однако психические расстройства вообще часто сопутствуют друг другу.

Кто-то скажет, что вся классификация требует нового решительного пересмотра, а искать в ней место для орторексии бессмысленно. Если же не заходить так далеко, то можно отдельно оценить "вес" специфических признаков орторексии. В двух работах ученые попытались это сделать, учтя симптомы других расстройств пищевого поведения. В обоих случаях вышло, что сама по себе орторексия не связана с серьезными, клинически значимыми проблемами. Впрочем, этих результатов мало, чтобы ставить точку.

Два последних этапа, предложенных Робинсом и Гузе, — долгосрочные исследования, когда одних и тех же людей время от времени проверяют в течение нескольких лет, и наблюдения за близкими родственниками (довольно часто в семьях бывают одинаковые психические расстройства, что позволяет прояснить их природу). Насчет орторексии ничего подобного не проводили.

Словом, даже если орторексия — в самом деле особое расстройство, то говорить об этом с уверенностью пока рано.
Преходящие расстройства

Если не большинство, то часть психических расстройств — или того, что ими считается, — появилась не одновременно с первыми людьми, распространена не везде и останется не навсегда.

Одним из многих примеров служит истерическая фуга, о которой на рубеже XIX и XX веков заговорили врачи в континентальной Европе. В книге "История меланхолии" Карин Юханнисон рассказывала об Альбере Дада, первом, кому ее диагностировали в 1886 году: "На фотографиях, сделанных в то время, он выглядит уравновешенным и спокойным. Работал механиком на газовой станции в Бордо, имел стабильную зарплату, хорошее социальное положение. Потом начались путешествия. По свидетельству очевидцев, Дадас (в переводе фамилия транскрибирована именно так — прим. ТАСС) побывал в Амстердаме, Вене, Праге, Будапеште и даже в таких отдаленных городах, как Москва и Константинополь. Он путешествовал, словно одержимый, не зная, кто он и зачем куда-то идет. Зато ему была хорошо известна цель путешествия. Добравшись до места, он забывал, где был прежде, и очень мало помнил о прошлом".

Философ науки Иэн Хекинг рассказывал в книге Mad Travelers ("Безумные путешественники"), что фуга быстро переросла в эпидемию, продлившуюся примерно до 1909 года. К тому времени она словно растворилась в других психических расстройствах. Став чем-то сопутствующим, в виде отдельного синдрома она почти пропала, как пропадали охваченные ею люди. Хотя в МКБ и DSM все еще можно найти "диссоциативную фугу", а в СМИ то и дело всплывают истории о несчастных, очутившихся в чужом городе без малейшего представления о том, кто они, это не сравнить с временами Альбера Дада.

Хекинг объяснял распространение фуги тем, что для нее появилась подходящая экологическая ниша. Фуга вписывалась в тогдашнюю медицинскую классификацию — где-то рядом с истерией и эпилепсией, обладала "культурной полярностью" (полюсами были романтический туризм, который прежде не существовал как массовое явление, и преступное бродяжничество), была наблюдаема и давала разрядку, позволяя буквально сбежать от проблем.

Под этим углом можно посмотреть и на орторексию. Ей тоже есть место среди расстройств — рядом с анорексией, булимией и т.д. Поляризируют ее "добродетель" правильного питания и "грехи" обжорства, поедания фастфуда или просто отказа придерживаться "сбалансированной диеты". Свидетельствами ее существования служат материалы СМИ, научная литература и бесконечные обсуждения в соцсетях и на форумах в интернете. Тем, кто в нее провалился, орторексия может дать чувство праведности, ощущение контроля и образ, одобряемый другими людьми (во всяком случае, некоторыми).

Социолог Гвидо Николоси пошел дальше и назвал само современное общество орторексическим. В нем отношение к пище проникнуто страхами и одержимостью. Николоси называл три причины: ослабление традиционных институтов, которые регулировали правила приема пищи, например религии; удаление потребителей продуктов питания от производителей; представление о теле как личном проекте.

В книге Troubled Persons Industries ("Индустрии проблемных людей") психологи Элисон Фикссен и Анна Чешир развили мысль Николоси. По их мнению, в обществе индивидуалистов здоровье становится, прежде всего, вопросом личной ответственности и самоконтроля. Но сделать выбор не так-то просто, потому что рекомендации насчет правильного питания постоянно меняются: корень всех зол то в жирной еде, то в сахаре, то в переработанных продуктах. Этим пользуются производители биодобавок, фитнес-гуру, бьюти-блогеры и другие продавцы окончательных истин. Разобраться в этом шуме еще труднее — тревога усиливается. Если еще и закрепится название, то тем лучше: каждому решению нужна проблема.

Бессознательный выбор формы страдания

Однако распространение информации о проблеме — расстройстве, диагнозе, потенциально опасном образе жизни — может ее усложнить, даже когда в этом никто не заинтересован. Журналист Итан Уоттерс показал это на примере анорексии в книге Crazy Like Us ("Чокнутые, как мы").

Хотя об анорексии громко заговорили 30–40 лет назад и связывали ее с нездоровыми стандартами красоты, растиражированными глянцевыми журналами, этот диагноз появился еще в 1873 году. Вскоре после этого число случаев резко подскочило, но к середине XX века анорексия снова стала редкостью и вернулась только во времена худощавых супермоделей.

Произошедшее напоминает историю с фугой. Правда, Уоттерс следом за историком психиатрии Эдвардом Шортером нашел несколько иное объяснение, чем Иэн Хекинг. Пока симптомы анорексии были недостаточно определенными, а сама она считалась лишь признаком истерии, длился "инкубационный период". Когда врачи стандартизировали анорексию, у публики и пациентов сложилось представление о расстройстве и о том, каким оно должно быть. Тогда анорексия превратилась в один из способов выразить душевные муки.

Страдающий человек не делает этот выбор осознанно и, возможно, даже не догадывается о своем внутреннем конфликте. Но страдания должны найти выход, а в каждую эпоху культура оставляет не так уж много путей. Когда же публика перестает обращать внимание на симптомы, они делаются редкостью, ведь больше не выполняют свою функцию.

Уоттерс считал, что чрезмерная худоба в качестве стандарта красоты, вероятно, сыграла роль в распространении анорексии в конце XX века, но не решающую. В пример он приводил Гонконг, где в 1980-х с анорексией обращались за помощью единицы, причем у них не было искаженного представления о собственном теле и страха располнеть. Все изменилось после смерти школьницы, о которой благодаря СМИ узнал весь город. Эксперты, опрошенные журналистами, объясняли трагедию согласно DSM и МКБ — и вскоре число случаев подскочило, а боязнь растолстеть стала в них общим местом, как и сказано в диагностических руководствах.

Возможно, орторексия — тоже способ проявить душевные страдания, который стал доступным недавно: как выразилась рецензентка книги Mad Travelers, цитируя писателя Сэмуэля Беккета, объем слез в мире постоянен. Это не значит, что орторексия — это что-то "ненастоящее" или что из-за нее не может приключиться беда. Но, вероятно, проще совладать с внутренними конфликтами, чем с бесконечным потоком противоречивой информации и рыночными силами. Кому-то это покажется капитуляцией. Кто-то увидит надежду.

https://nauka.tass.ru/nauka/16444817